Куда плывет корабль науки?

На общем собрании Российской академии наук, состоявшемся в этом году, были обнародованы невеселые цифры. Главный ученый секретарь Президиума РАН Николай Долгушкин сообщил, что только в 2016 году Россию покинули 44 тысячи высококвалифицированных специалистов. А общий отток ученых из нашей страны с начала 1990-х годов измеряется сотнями тысяч. Если в 1990 году в научных учреждениях РСФСР работали 1,5 миллиона человек, то сегодня в два раза меньше. Число исследователей сократилось в три раза.

Куда же плывет корабль российской науки? И куда плывут, или, точнее сказать, утекают, российские мозги? Этими вопросами задались журналисты телеканала «Красная Линия», а ответ отправились искать у самих ученых.

Академик РАН Сергей Колесников сразу же предложил научный подход к проблеме.

– «Утечка мозгов» – очень обязывающий термин, – начал объяснять академик. – Представьте себе сообщающиеся сосуды: надо понимать, кто утекает, откуда и как. В 1990-х годах за рубеж утекали наиболее квалифицированные кадры. И находили там работу по специальности. Например, так сделали многие мои ученики, из-за того что условия для занятия наукой в то время в нашей стране были просто нулевые. Уничтожающие науку условия.

– Сегодня российские мозги текут по несколько иным причинам и траекториям, – продолжал ученый. – Сначала из провинции – в научные столицы. Названия престижных вузов в резюме, аспирантура, диссертация, грант Российского научного фонда – все это светит молодому ученому только в Москве, Петербурге или Новосибирске. А уже там на них охотятся американские, европейские, а теперь еще и китайские хедхантеры, так называемые охотники за умными головами.

Блогер Лера, окончившая когда-то журфак МГУ, уехала из России пять лет назад. Она заинтересовалась Арктикой, и это стало главной темой ее жизни. Лера решила, что в России, хотя это самая большая арктическая страна в мире, тему как следует не изучишь: мало специалистов, не хватает научного общения. Да и материальные возможности не ахти какие, даже для полевых исследований.

Материалы по теме

22 сентября 2018 Благоразумно отложите. Обращение группы российских ученых к депутатам Государственной думы о пенсионной реформе 9 февраля 2018 Павел Грудинин: Надежная обороноспособность – это возрождение экономики, науки, образования, культуры 28 января 2018 Антинаучный эксперимент над наукой. Интервью академика РАН Бориса Кашина 28 декабря 2017 Академики РАН протестуют против удушения науки 2 июня 2017 Образование и наука – локомотив модернизации экономики! Резолюция XVII съезда КПРФ

– Понимаете, там нет огромного количества неприятных мелочей, которые в России не дают сосредоточиться на научном процессе, – признается Михаил. – Ученый должен мыслить и быть в гармонии с самим собой. А наш неустроенный быт, общественные разлады очень этому мешают. Кто-то скажет: «Что за чушь! Работай и не отвлекайся!» Но я так не могу. Мне на работу надо настроиться.

Академик Сергей Колесников говорит, что настроения в умах его молодых коллег ему не нравятся. Не одобряет он и сам процесс, происходящий в сообщающихся сосудах отечественной и зарубежной науки. Национальным интересам России он точно не соответствует. Но вот как его остановить… Во-первых, государство не выделяет на это денег. А во-вторых, похоже, у руководителей страны не хватает и политической воли.

Впрочем, политическая воля у властей есть для другого. Для так называемого реформирования Российской академии наук. В начале девяностых с подачи тогдашнего министра образования и науки Салтыкова финансирование РАН сократилось сразу в 20 раз. Прикладную науку в результате уничтожили как «непрофильный актив». А без нее стала гораздо менее востребована наука фундаментальная.

– Аргументы приводились стандартные, – вспоминает Сергей Колесников. – У нас в стране избыток ученых, на науку тратится слишком много государственных денег, а она не дает отдачи. В общем, наука якобы неэффективна. А шло это от Всемирного банка, подготовившего документ, в котором он рекомендовал меры, лишающие Россию интеллектуального потенциала.

Как ни горько признать, Всемирный банк во многом достиг своей цели. Сегодня Россия столкнулась с острейшим дефицитом высококвалифицированных кадров, причем именно в тех отраслях, от которых ждут технологических прорывов. В высокотехнологичном промышленном производстве и на транспорте этот дефицит составляет 50 процентов, в энергетике и оборонной промышленности – 40 процентов. Это даже не кадровая мель, это риф, о который рискует разбиться вся российская экономика.

– Сегодня востребована именно промышленная, индустриальная, отраслевая наука, а ее в первую очередь уничтожили в 1990-е годы, – считает Сергей Колесников. – Фундаментальная же наука немедленной практической пользы не дает, для этого ее результаты надо адаптировать к производству.

Научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции РАН Михаил Гопко убежден, что прикладная наука имеет первостепенное значение. Но он связывает такую науку не столько с производством, сколько с популяризацией научного знания.

– Почему поет соловей, как паразиты влияют на поведение животных, отчего у павлина длинный хвост – кто из российских ученых сможет это популярно объяснить? – спрашивает Михаил. – А ведь такого рода знания важны для воспитания людей. Они дают широкий, критический взгляд на мир, пропагандируют эволюционную теорию, прививают научное мировоззрение, у детей и юношества вызывают желание посвятить свою жизнь служению науке.

Научно-популярных журналов, в которых рассказывается о прикладной науке, о жизни ученых, о потрясающих открытиях, сегодня в России достаточно. Беда в том, что читает их слишком мало людей. О миллионных тиражах, как в СССР, издатели и не мечтают. Есть передачи по телевидению, ролики и целые сайты в интернете, но по-настоящему массовую аудиторию они не собирают. И что тогда удивляться результатам социологических опросов, согласно которым четверть россиян убеждены, что Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Почему в СССР умели популяризировать науку, а в сегодняшней России это делать разучились? Чиновники от науки даже не задаются таким вопросом. Для них самое важное – финансовые потоки и пресловутая «оптимизация».

Несколько лет назад РАН соединили («слили», как принято говорить в определенных кругах) с медицинской и сельскохозяйственной академиями. А финансирование срезали. Сократили число академических институтов, сократили кадры – самое ценное, что осталось сегодня в российской науке. Каковы научные результаты? А зачем они чиновникам? Главное, что «оптимизированы» финансовые потоки. Впрочем, кое-какие результаты подсчитывать научились: количество опубликованных статей, индекс цитирования. И выражаются эти показатели не научными понятиями, а цифрами, которыми без труда оперирует любой чиновник.

– Достаточно принести чиновнику или руководителю фонда, который выделяет нам деньги, несколько цифр по статьям, цитированию, и все – ты отчитался, – сетует член-корреспондент РАН Алексей Котов. – Содержание исследований никого не интересует. Это тупиковый путь.

Между тем цитирование – всего лишь сиюминутная реакция научного сообщества на статью, которую через пару лет, может быть, никто и не вспомнит. А привязана к этой сиюминутной реакции доплата к окладу ученого, порой немалая. Так что хочешь не хочешь – старайся, чтобы тебя цитировали.

– Система доплат порочна, – уверен Михаил Гопко. – Она заставляет людей концентрироваться на сиюминутном результате. То есть вы опубликовали столько-то статей – вам доплатят. Ученый должен изначально нормально зарабатывать, чтобы полностью посвящать себя науке.